Sunday, September 25, 2011

Заметки на полях невозможной книги

Анна Горенко умерла на исходе 1990-х, в возрасте 27 лет, подготовив одну нетолстую книгу стихов. После смерти ее много издавали, о ней и ее творчестве немало писали. Несмотря на то что она считала свои стихи выламывающимися из русского поэтического канона (оттого и называла себя поэтом «не столько русским, сколько пишущим по-русски израильским»), ее способ письма оказался созвучен манере той части российской молодой поэзии, которая была ориентирована на поставангардную, концептуалистскую «инновативную» стратегию позднесоветского андеграунда и которая в 2000-х начала активный «захват» литературного поля. Что требовало создания нового, собственного канона. Потому выход в 2003 году сборника стихов Горенко «Праздник неспелого хлеба» в серии «Поэзия русской диаспоры» издательства «Новое литературное обозрение» – при участии таких знаковых для новой поэзии авторов, как Илья Кукулин и Данила Давыдов, – нужно считать прежде всего «канонизирующим жестом». Творчество Горенко, определенное Давыдовым в предисловии к сборнику как «поэтика последовательного ухода», тем самым переводилось из контекста регионального – русскоязычной литературы Израиля – в более широкий контекст актуальной русскоязычной поэзии. Горенко словно бы отводилась роль «подземного классика», опередившего время и задавшего вектор поисков следующих поколений. В составлении книги участвовали и друзья поэта, Евгений Сошкин и Владимир Тарасов. Так общими усилиями определился основной корпус сочинений Горенко, и даже началось нечто вроде «горенковедения».


Каждый из пишущих о ней дает свою версию ее творчества как целостной модели, пытаясь разгадать формулу приладки двух его неотъемлемых частей – «жизни» и «стихов»: от слияния их в «посвятительном мифе» (Сошкин) до преодоления и обновления неомодернистского «жизнетворческого мифа» в стихах (Кукулин). В этой «академизации» есть, однако, некая странность. Чтобы понять, в чем она заключается, достаточно вспомнить посмертную судьбу таких «культовых» фигур прошлого, как Виктор Цой или Александр Башлачев. При всей поколенческой разнице и разнице в сферах приложения деятельности они руководствовались сходными с Горенко установками. Но в их случае академическим штудиям предшествовало посмертное существование в модусе мифа, превращающего биографию в легенду, а ее соучастников – в жрецов нового культа, посвященных. Такое ощущение, что этот-то мифогенный механизм в случае Горенко забуксовал, и возникшую неполноту, недосказанность поспешили восполнить актами академической канонизации. Для такой жизни кажется недостаточным «вернуться в Россию – стихами», только ими. Но иначе не вышло. «Уход» сработал, ибо был «последователен», а миф – нет.
Кажется, примерно это чувство подвигло Владимира Тарасова, ближайшего друга и соучастника жизни Горенко, на новое издание[1], не то чтобы «исправленное и дополненное», но принципиально другое. Отдающее «Библиотекой поэта» заглавие «Сочинения» не должно смущать читателя. Издание, осуществленное Тарасовым, – на самом деле вовсе не издание, а – поступок, и как таковой скорее антиакадемично. Предисловие «От составителя», как и комментарии к стихам, – словом, весь «аппарат» – написаны нарочито «коряво», в манере прямого обращения к аудитории, да еще от первого лица (особенно часто, будто бы дразня, Тарасов обращается к тем, «кто навсегда ранен в голову литературоведческими клише»). По внимательном прочтении комментарии больше всего напоминают мемуары, посвященные умершей возлюбленной. Они восстанавливают «затекст» стихотворений, подробно удержанный в памяти мемуариста, и – опять же – сплетают «текст жизни» и «текст искусства» в неразделимое единство. Получается что-то вроде Дантовой «Новой жизни», но только на хип­пей­ско-пан­ков­ский лад.
Да, так оно и полагается: по крупицам подбирать жизнь умершего кумира и выставлять ее части в капище – для поклонения. Однако обычно это акт коллективной памяти (хотя бы локального сообщества-тусовки). Тарасов же делает это «воздвижение культа» одиноким подвигом – в невнятной надежде, что ему, быть может, удастся в одиночку – подобно Данте? – увековечить свою Беатриче. Но именно из этих – слишком «живых», трепетно неправленных – текстов прочитывается иное.
Казалось бы, сейчас уже все предельно ясно: известно, что Горенко умерла в Израиле от передозировки наркотиков. Известно даже – каких. Примерно понятно, что ее жизнь развивалась по сценарию, предопределенному формулой «живи быстро, умри молодым», завещанной молодежной субкультурой 1960-х и подхваченной в нашей стране молодыми неформалами в 1980-х годах. Не жить, а сгорать, с непременным взрывом в конце.
1990-е – время вовсе не в первую очередь «лихое» и «бандитское». Жанр 1990-х – трагедия. В такие эпохи все становятся «людьми фронтира», и героический миф растворяется в воздухе повседневности. Поэтому рок (в обоих смыслах) из культурной периферии превращается в мейнстрим и вmodus vivendi для тех, кто чувствует связь со временем и не в силах ее разорвать. Творчество – любое – становится героическим жизнетворчеством, разновидностью обреченности. Творческая способность понимается как деструктивная – для самого творца – сила, ведущая его к гибели и созидающая нечто энергией распада. Да, конечно, в такой установке была и оглядка на европейский и русский модернизм. Недопрожитый Серебряный век стучал как пепел Клааса в сердца поколения 1990-х. И этот стук резонировал с отбивкой ударных культовых рок-композиций.
«Анна Горенко», псевдоним, взятый Анной Карпа, располагает ее в силовом поле этого пересечения времен. Если верить свидетельству составителя «Сочинений» (а не верить нет повода), дело было так: «Первый виток нашей близости пришелся на позднюю осень 1990 по май 1991. Болото (речь, видимо, идет об эмигрантской среде. – Е. В.) проснулось, пошло брожение в литературных кругах, массовая эмиграция из Совка нас растормошила. Как раз в ту пору, в ожидании первой своей публикации, А. решила найти псевдоним, что и было сделано, здесь, на дому. С веселой и дерзкой легкостью. Она намеревалась каким-то образом задеть “патронесс”, точней, закрыть интеллигентскую тему Ахматова–Цветаева <…> Бывший в нашей компании молодой <…> поэт Демьян Кудрявцев мгновенно среагировал: возьми Горенко!»

No comments:

Post a Comment